Н. Поселягин отмечает, что для филологии антропологической поворот может рассматривать как возвращение литературы «от увлечения текстуальностью обратно к литературе как таковой, которая обращена к человеку» В отличие от семиотики, для которой, допустим, жизнь декабриста или социальная ситуация эпохи Петра I важны как манифестации автономных культурных закономерностей, «для антропологического поворота финальным объектом будет именно человек... а манифестациями, наоборот, станут самые закономерности, выраженные в различных текстах культуры».
Однако вопрос об антропологическом повороте -это не вопрос о степени присутствия интереса к человеку в науках и, обратно, интереса философской антропологии к другим наукам. Это вопрос о философии. Центральный вопрос философии - это вопрос о самой философии. Его не каждый может осилить. Как говорит М. Хайдеггер, вопрос о философии есть наивысший результат ее самой. Задаваясь вопросом о себе, философия ищет собственные основания. Эти основания философия может находить в онтологии, феноменологии, гносеологии, эстетике или антропологии. В зависимости от того, какое место вопрос «Что есть человек?» занимает в обосновании философии, мы можем говорить о наличии или отсутствии антропологического стиля мышления. Антропологическим стиль мышления становится тогда, когда вопрос о человеке определяет все прочие вопросы философии, в том числе вопросы о бытии, познании, долге и морали. Иными словами, говоря об антропологическом повороте, мы говорим о метаморфозах самой философии.
Проблема антропологического поворота наиболее остро стоит именно сегодня. На фоне полной неясности ответа на вопрос «Что есть человек?», откуда проистекают в том числе многие биоэтические дилеммы, в философии наметились две тенденции - постгуманизм и посткосмизм. Постгуманистическая парадигма мышления характерна для западноевропейской философии, стратегия посткосмизма - для русской философии. В рамках первой тенденции происходит концептуальное вытеснение темы человека из философии. Сам вопрос о человеке обессмысливается и становится неправомерным, ибо предъявленная модель мира лишается онтологических границ, и человек оказывается меньшинством наряду с прочими меньшинствами в контексте общего целого. Философия превращается в онтологию. Нечеловеческая антропология, формирующаяся в рамках данной парадигмы, характерно определяет антропологию как описательную онтологию. В рамках посткосмизма, напротив, философия видит свое начало в антропологии. Вопрос о человеке для нее определяет вопрос о бытии и истине. Неспокойное море современной философии сулит новые метаморфозы знания и нашего самопонимания, от которых зависит не только судьба философии, но и нас самих, ибо культура зависит от опыта человеческого самоописания. В данной статье мы рассмотрим дискуссию вокруг кантианского вопроса «Что есть человек?», устанавливающего антропологический стиль мышления в философии. Сначала мы уточним суть кантианского жеста. Затем подробно исследуем реакцию философии на этот жест, а именно рассмотрим позиции М. Хайдеггера, М. Фуко и М. Бубера. И в заключение обратимся к ситуации в современной философии. Среди философов, которые центрировали философию вопросом о человеке, обычно выделяют Сократа, Протагора, Декарта, Гуссерля, М. Шелера, но особую роль стоит отвести И. Канту. В мнении о том, что именно Кант является виновником антропологического стиля мышления, сходятся наиболее представительные мыслители ХХ в., в частности М. Хайдеггер и М. Фуко. Почему именно Кант?
Кант, как известно, в «Критике чистого разума» сформулировал три основных вопроса философии: Что я могу знать? Что я должен делать? На что я смею надеяться? Однако в «Логике» он дополнил этот перечень четвертым вопросом: Что есть человек? «На первый вопрос, - говорит Кант, - отвечает метафизика, на второй - мораль, на третий - религия и на четвертый - антропология. Но в сущности все это можно было бы свести к антропологии, ибо три первых вопроса относятся к последнему». Иными словами, речь идет не о простой сумме вопросов, а об их иерархии. Кант не просто дополняет три вопроса четвертым, но делает последний первичным, заставляя все прочие сообразовываться с ним. Радикализм Канта не мог остаться незамеченным в философии. Вся последующая западная мысль в лице наиболее сильных ее представителей будет направлена на то, чтобы избавиться от влияния кантианского антропологического переворота. Прежде всего, речь идет о М. Фуко и М. Хайдеггере, а также о М. Бубере.
Фуко прямо называет кантианский четырехугольник «революцией философской мысли». В философии, говорит он, на рубеже XVIII-XIX вв. произошла революция. Кант свел философию к вопросу «Что такое человек?». Прежде философия задавалась вопросом о человеке в связи с вопросом о вечности, т.е. мыслила человека в составе целого. И только Кант вопросил о человеке самом по себе. Конечное бытие, как выражается Фуко, стало мыслиться не внутри мысли о бесконечном, а на собственной основе, определяя уже вторым шагом все прочие вопросы, в том числе об истине и познании. Это приключение философии Фуко называет антропологическим сном, который, по его мнению, необходимо развеять и обнаружить в философии очищенную от человека онтологию. Контрреволюцию в философии начал совершать Ницше, связавший человека и Бога при помощи «биологизма особого рода». Человек оказался немыслим вне Бога, и возвещение о смерти Бога стало синонимичным возвещению о смерти человека. Открытие Фрейдом бессознательного навсегда закрыло путь антропологической мысли, ибо в тот момент, когда человека стали описывать при помощи позитивистских терминов, в философском смысле он умер. Существование человека, говорит Фуко, оказалось заблуждением, пустотой, пробелом. Человек исчез в тот момент, когда был помыслен не на языке сознания, а на языке бессознательного, т.е. на языке внешних детерминант (тело, социум, культура как таковая). Кант начал антропологическую эпоху в философии, а Ницше и Фрейд положили ей конец.
Так есть же разные антропологии. Про какую тред?
1) Антропология как учение о человеке. Она есть вообще у любого мыслителя, просто иногда невысказанная, в неоформленном виде.
2) Философская антропология. Туда относятся перечисленные немцы (Шелер, Гелер, Плеснер).
3) Культурная (социальная) антропология. Это про индейцев или про двачеров, например. Леви-Стросс, Мосс, Леви-Брюль, Дюркгейм, Бурдье, что-то около социологии, религиоведения, фольклористики.
4) Физическая (эволюционная) антропология.
>Так есть же разные антропологии. Про какую тред?
Все кроме 4.
Хайдеггер, цитируя резонансные строки из «Логики» Канта, оценивает результат его антропологических поисков как «провал грунта».
Кант решил стать антропологом, и у него из-под ног ушла почва. В отличие от Фуко, Хайдеггер внешне избирает более мягкую форму критики. Он не отрицает Канта, но решается додумать за него то, что неочевидно. Как выражается Хайдеггер, главное не то, что Кант заявил, а то, что он сделал. Выявление этого «сделанного» Хайдеггером оказывается не менее радикальным антикантианским переворотом, чем открытая критика Фуко. Хайдеггер начинает с того, что обессмысливает логику философской антропологии, закрывая для нее всякую возможность заявить о своих правах в философии, т. е. в связи с проблемой обоснования метафизики. Хайдеггер понимает, что дело не в содержании вопроса «Что есть человек?», а в том, какое место он занимает в обосновании философии. Антропология же как частная проблема остается вне поля его зрения, о чем он ясно говорит.
На каких же основаниях Хайдеггер отказывает антропологии быть на первых ролях в философии? Во-первых, Хайдеггер справедливо различает антропологию и философскую антропологию. Антропология -это человековедение, и как человековедение она необозрима по содержанию и бесконечно различна по характеру сведений. Ее идея, говорит Хайдеггер, теряется в полной неопределенности. Для того чтобы антропология стала философской, должно быть что-то, что придаст ей такой статус. Хайдеггер перебирает три варианта и демонстрирует их негодность. Можно допустить, что философскую антропологию отличает общность познаний, однако непонятно, в какой момент достигается эта всеобщность и эмпирические данные становятся философскими.
Можно допустить, что антропология становится философской, когда прибегает к философскому методу. Однако покуда человек будет рассматриваться как сущее среди прочих сущих, философская антропология будет региональной онтологией. Наконец, можно помыслить антропологию как цель или исходную точку философии. В этом последнем пункте Хайдеггер затрагивает самый нерв проблемы, ведь речь идет именно о том, чтобы помыслить антропологию как исходный пункт философии. Что же такое цель? Цель можно понять как результат, но цель можно понять как последнюю цель, т.е. как истину, самую обнаженную сущность (философии). В этом последнем смысле, адекватном Канту и волнующем Хайдеггера, понятия исходной точки и цели совпадают, как альфа и омега. Но Хайдеггер берет слово «цель» в первом, житейском смысле, изначально помещая проблему антропологии в план повседневности. Стратегия ускользания от смысла кантовского хода определяет и другие подмены, которые совершает Хайдеггер.
«Если цель философии, - говорит он, - заключается в разработке миросозерцания, то антропология должна будет определять границы "положения человека в космосе". И если человек считается тем сущим, которое в порядке обоснования абсолютно достоверного познания является пересланным и достоверней-шим, то так спланированное строение философии отводит человеческой субъективности центральное место. Первая задача может соединяться со второй, и при их разрешении. могут использоваться метод и итоги региональной онтологии человека». Во-первых, Хайдеггер подменил слово «антропология» словом «миросозерцание». Но миросозерцание не то же, что антропология. Миросозерцание уже по самому своему существу связано с сущим и, как выражается Хайдеггер в «Основных проблемах феноменологии», определяет наше житье-бытье из нашей фактичности в отличие от философии, главным вопросом которой является бытие. Хайдеггер заранее соотнес человека с сущим наряду с другими сущими, а потому его вывод о том, что антропология сводится к региональной онтологии, предопределен. Во-вторых, проблема кантовского «четырехугольника» связана не с тем, что антропология оказывается целью философии, а с тем, что ее вопрос оказывается первичным. Хайдеггер и здесь делает аналогичную подмену, заранее называя человека достовернейшим сущим. Но дело не в выборе наиболее достоверного сущего, а в противопоставлении человека и сущего. Удовлетворившись своими аргументами, Хайдеггер заключает о неопределенности идеи философской антропологии. Кроме того, наращивает свою позицию Хайдеггер, ее идея внутренне ограничена, «ведь она сама не обоснована исходя из сущности философии, но начинается в виду первоначального внешнего понимания цели философии и ее возможного исходного пункта». Хайдеггер вновь, приближаясь к проблеме, уходит от нее, рисуя абстрактную картину некоей философии, которая, определив свои начало и конец, вторым шагом может присвоить смысл антропологии. Если бы вопрос был и в самом деле в этом, то Хайдеггер и вовсе не занимался бы им. Но подлинная проблема состоит в том, что антропология претендует на самое существо философии, т.е. на знак тождества с ней.
В заключении своего приговора антропологии Хайдеггер вопрошает, на каком основании происходит сведение всех вопросов философии к вопросу о человеке - по желанию, внутренней необходимости, если так, то в чем состоит эта необходимость? Покуда эти вопросы не разъяснены, права антропологии в философии сомнительны. Хайдеггер понимает, что любые разъяснения существуют в конкретном концепте, и начинает выстраивать свой концепт фундаментальной онтологии. В рамках этого проекта вопросы Канта он трактует в свете идеи конечности человека, называя человека сущим среди прочих сущих. Подмена вопроса о философии вопросом о сущем как таковом позволяет Хайдеггеру свести его к вопросу о бытии, и еще конкретнее - к вопросу о до-понятийном понимании бытия, а это есть не что иное как основа конечности человека. Человек - это «нужда в разумении бытия», а раз так, то «вопрос о том, что более изначально, чем человек, принципиально не может быть антропологическим». Так Хайдеггер делает вопрос о бытии первичным по отношению к человеку, однако непонятно, как возможно задать онтологическую оптику тому, что определяется как данность. Бытие Хайдеггера само оказывается сплошной нуждой в том, чтобы быть кому-то данным. А значит, вопрос об этой данности не онтологический, а антропологический.
В «Черных тетрадях» кантовские вопросы преображаются у Хайдеггера в «пятиугольник»: «Что нам следует делать? Кто мы есть? Почему мы должны быть? Что есть сущее? Почему свершается бытие? Из этих вопросов, - заключает Хайдеггер, - снизу вверх в их единстве и состоит философствование» . Снизу вверх, - подчеркивает Хайдеггер, хотя и в единстве. Хайдеггер вновь вопрос о бытии мыслит первичным. Но так понятое бытие, которое «свершается» и притом при каких-то определенных условиях, за счет чего-то, вернее кого-то, есть не что иное как «нуждающееся» бытие. И его нужда есть человек.