Не надо играть в игры, которым вы не простили бы плохую концовку. В требовании “хорошей концовки” проявляется весь ужас процесса игры – ее бессмысленность столь мучительна, что требует в конце искупления. Это – лишь немножко упрощенная христианская эсхатология (компьютерные игры это и есть христианская эсхатология, в этом может сомневаться только недалекий). А, пока мы об этом, книги тоже не надо дочитывать, “хорошие” концовки плохих книг это самый жестокий обман. Единственная большая и мучительная книга, которую полностью искупляет концовка, это “Волшебная гора”, исключение, подтверждающее правило.

Возможно, вы слышали про старинный Спор (“которого не было”), или хотя бы читали недавнего Богоста о том, что сюжет вообще не нужен. Я не согласен: cюжет это важно и круто. Но его фетишизация (которая доводит и до влечения-к-концовке, и до богостовского нигилизма) требует хотя бы анализа. Прекрасную формулировку абсурдных убеждений про сюжет мы можем найти у автора такого драматического произведения, как Тетрис: “чтобы создать драму, все-таки нужно быть профессионалом. Если вы делаете драму и хотите, чтобы в нее играли, то активная часть вашей игры просто испортит вам все драматическое начало… если миллионы людей должны быть активны в вашей игре, то, значит, эти миллионы будут заниматься разного рода чушью и ничего серьезного или духовного сделать просто не получится”. Профессионалы делают драму, приходят бездуховные игроки и эту драму портят. Тут трудно было бы не согласиться с Богостом, к черту драму, давайте делать Тетрис.

Игроки действительно вносят в игру разрыв, мешают ей завершиться как некоторой целостности (я писал об этом в прошлый раз и еще напишу). Но настоящий нововременной драматический сюжет, наследующий Сервантесу, ни в коем случае не является завершенной, гармоничной целостностью (впрочем, мы возвращаемся в средневековье трехактовых структур). Красивее всех об этом писал Лукач в “Теории романа”, в гегельянских выражениях, не соответствующих, впрочем, моему настроению сегодня вечером. Я скажу так – жизнь бессмысленна и лишена какого-либо рода целостности, она может позволить себе окончиться невовремя, внезапно и некрасиво. Чем игры хуже? Поэтому сюжет не обязан быть целостной, логичной и последовательной структурой, которая бы, мол, оправдывала какое-то гигантское эстетическое нагромождение, будь то в форме какого-нибудь глубокого романа или игры Mass Effect (как же трудно приводить примеры вещей, которые ты позволил себе не доводить до конца и выкинуть из головы).

Сюжет может быть и чем-то прямо противоположным: скажем, набором бессмысленных, провокативных случайностей. Бахтин так и описывает сюжет у Достоевского: он “совершенно лишен каких бы то ни было завершающих функций. Его цель – ставить человека в различные положения, раскрывающие и провоцирующие его, сводить и сталкивать людей между собою, но так, что в рамках этого сюжетного соприкосновения они не остаются и выходят за их пределы. Подлинные связи начинаются там, где сюжет кончается, выполнив свою служебную функцию”. В этом смысле случайные события, в сочетании со сложными системами (как в Dwarf Fortress и похожих симах, Rimworld, например), оказываются самым близким к бахтинской достоевщине.

Бахтин доказывает, что цель авантюрного сюжета – показать человечность человека как кого-то, кто не равен своему положению в обществе, семейному положению и так далее. Игры показывают, что даже предметы не равны тому, для чего они существуют в нашем мире, они не то, для чего предназначены (Богост это неплохо показывает, а Агамбен провозглашает целью и спасением человечества). Когда мы фетишизируем целостный, придуманный “профессионалами” и абсолютно внешний по отношению к игровому процессу сюжет, когда мы не пропускаем cut-сценку, когда мы жалуемся на концовку, когда мы отказываемся писать роман, потому что уже есть похожий по сюжету, мы оказываемся рабами религиозно-капиталистической идеологии.